В России начинается летний туристический сезон. Первая волна – традиционно на майские праздники. В годы пока не столь отдаленные, чтобы объявить их неправдой, большинство наших соотечественников предпочитали демонстрировать трудовую солидарность и отмечать День Победы на приветливых побережьях теплых или прогревшихся к этому моменту морей. На этот раз все иначе: Греция, Испания и прочие буржуазные курорты дороги, в Турцию нельзя по политическим соображениям, в Египет просто нельзя. Поэтому всех склонных к перемене мест россиян должны принять в свои недешевые объятия отечественные курорты: Краснодарский край и Крым. Те же, кто не имеют возможности смотаться к морю на майские, но все же планируют «юг» в не очень дальней перспективе, старательно запасают не только деньги, но и чужие впечатления.
NDNews.ru решил, что наши читатели достойны самого лучшего и подобрал отрывки из путевых дневников признанных мастеров литературы, побывавших в Крыму в разные годы – и 100 лет назад, и 200. Так что можно не только насладиться слогом этих заметок, но и сравнить, многое ли с тех пор изменилось.
Крымским курортам, так сказать исторически и эстетически повезло с рекламой: слоганы для них писали гении, и не пиар-технологий, а литературы! Ну, и капельку – вельможи.
Например, Маяковский оставил такой «манок» в евпаторийские здравницы:
Очень жаль мне тех,
которые не бывали в Евпатории.
Пушкин обессмертил Тавриду:
Холмы Тавриды, край прелестный,
Я снова посещаю вас,
Пью жадно воздух сладострастья,
Как будто слышу близкий глас
Давно затерянного счастья.
Впрочем, классики увозили из Крыма не только восторженные впечатления. И не все из великих пели полуострову исключительно дифирамбы.
Тот же Александр Сергеевич, например, в Крыму промотал все деньги и простыл, Булгакова укачивало на теплоходе, Маяковский жаловался на комаров и грязные пляжи, Чехова раздражало вообще все, а Леся Украинка была разочарована по медицинскому поводу.
Перед началом очередного «бархатного» сезона (да- да, именно так назывался, вплоть до начала прошлого века первый отдыхательно-оздоровительный период, когда в Крым приезжала основная масса отдыхающих), буквально, несколько абзацев о том, как отдыхали самые известные крымские курортники-сочинители. И кто в той России отдыхал в Крыму в тот период, что сегодня принято называть «бархатным», а раньше именовали «шелковым». Первоначально было, кстати, три, сезона: бархатный наступал сразу после Пасхи, период названо так по ткани «бархат»: в это время в Крым приезжало дворянство, вписанное в бархатные книги. После «бархатного» наступал ситцевый, самый бедненький сезон: в июле-августе Крым посещала публика с доходами ниже средних. Сезон же с 15 августа и до середины октября назывался «шелковым», в это время цены взлетали в пять- шесть раз: на полуостров приезжала самая богатая публика. К этому времени поспевал виноград, и сезон еще называли «виноградным». Со временем «шелковый» сезон стали называть «бархатным» из-за «мягкой» погоды.
«Сукин сын» кутил
Это в пушкинской поэзии Крым именуется «брегами прекрасными», а в эпистолярном наследии полуостров именовался «стороной важной и запущенной». В Крыму вместе с Раевскими, поэт, как известно, появился в «ситцевом» сезоне 1820-го года по императорской «милости»: отбывать «южную ссылку». Пожил в Гурзуфе, съездил в Керчь, Феодосию и Бахчисарай.
Кстати, в Гурзуфе не принято было отдыхать до того момента, пока в 1811 году герцог Ришелье не построил здесь дом, где в последующем и останавливалась вся путешествующая знать – сам герцог в этом замке почти не бывал, но особняк сдавал, так сказать. Раевские сняли его на три недели, ну, и ссыльного пиита приютили, так что за проживание и питание ему не нужно было платить. И все равно Пушкин умудрился поиздержаться и писал к брату с просьбой выслать ему денег.
Дворец герцога – дом поэта в Гурзуфе, 1910 г.
Из пушкинских заметок о Гурзуфе: «...жил я сиднем, купался в море и объедался виноградом. В двух шагах от дома рос молодой кипарис; каждое утро я навещал его и к нему привязался чувством, похожим на дружество». Развлекаться 21- летнему поэту на пару с 19- летним Николаем Раевским было сложно: Гурзуф той поры, даром, что был популярнее Ялты, не мог предложить «культурного досуга». Молодежь превращала в забаву повседневность: «Дегустировали вина, катались на лодках и лошадях». Как-то за четыре дня добрались верхом из Гурзуфа в Бахчисарай. Александр Сергеевич простудился, но даже лихорадка не помешала ему заметить, сколь красива легенда о фонтане слез и в сколь плачевном состоянии находится ханская резиденция: «Я обошел дворец с большой досадою на небрежение, в котором он истлевает, и на полуевропейские переделки некоторых комнат». Страшно даже представить его критику современных крымских и бахчисарайских, в том числе, «преобразований». И, тем не менее, в сухом остатке от дубля очарования и разочарования:
Гирей сидел, потупя взор; Янтарь в устах его дымился; Безмолвно раболепный двор Вкруг хана грозного теснился. Всё было тихо во дворце; Благоговея, все читали…
Ах, какая интеллектуальная идиллия, вы только вообразите: скопцы, наложницы, визири, стража и прочие обитатели дворца уселись вокруг своего повелителя и читают: трактат Авиценны, египетские папирусы, «1001 ночь», наконец (эта картина сопоставима лишь с утопией о нынешнем Кремле: уселись по-турецки вокруг ВВП все, допустим, ивановы, сечины, нарышкины, роттерберги и читают «Слово о полку Игореве», басни Михалкова, словарь Брокгауза и Ефрона). Но нет, «читали» они исключительно в психологическом аспекте: Приметы гнева и печали На сумрачном его лице.
Понятие пляжного отдыха во времена Пушкина уже существовало, но отличалось от современного. Загорать было не принято. В моде – белокожие. Купаться же, по рекомендации врачей, можно было только до 11 утра и не дольше пяти минут. Пушкин умел плавать, и плескался в море много дольше и в разное время дня и ночи.
Выжила в веках и доплелась до наших дней сплетня, что до 11 они с Николя Раевским частенько, спрятавшись в оливковой роще, подглядывали за совершающими « морское омовение» дамами . Это было захватывающее зрелище: еще не придумали купальные костюмы, так что девицы и корпулентные тётеньки погружались в воду в неглиже (но не окончательно обнаженными, прошу заметить). Другая сплетня: будто бы Александр Сергеевич в Гурзуфе воспылал любовью к одной из дочерей Раевских. Враки: увлекся поэт – это да, но не одной, а всеми четырьмя сестрами, и никаких там «пламенных страстей» не было. Зато, и это чистая правда, его пленила некая молодая татарка Альфия из ближайшего села.
Леся Украинка: «Душно…».
Леся Украинка написала в Крыму самые романтичные произведения – «Бахчисарай», «Ифигения в Тавриде», «Айша и Мухаммед». Но приезжала она сюда не для встречи с музой, а в попытках излечить туберкулез костей. По рекомендации лечащего врача поэтесса была на полуострове трижды: в 1890 г. отдыхала с матерью в Саках, с братом – в Евпатории год спустя, и в 1907-м – с мужем в Балаклаве и Ялте.
В те дремучие времена лечение на Мойнакских грязях было процедурой, что и здоровые-то с трудом могли вынести: пациента укладывали на цементированные площадки и обмазывали глиной с головы до ног. В таком беспомощном виде он потел и не мог шевельнуться. Потом предписывалось еще лежать обмотанным простыней. Сейчас подобная процедура занимает двадцать минут, а в те времена – больше двух часов. Это «оздоровление» выматывало Лесю Украинку, в письмах она отмечала, что от таких обертываний ее «самочувствие ухудшилось».
Процедуры были не только изнурительными, но и дорогими. Курс грязелечения в 1910 г. стоил 45 руб. – для «простых» людей (больные лежали «коллективом» в сотен пять человек в одном зале) и 130 руб. – для пациентов «посложнее», т. е побогаче (процедуры проходили в отдельной комнате). А еще каждый день требовалось заплатить от 5 до 15 руб. лечащему врачу. Для сравнения: корова в 1910-м тоже стоила 5 руб.
Лечили поэтессу еще и водными процедурами – в Евпатории. Недужные проходили в надстройку над водой, из которой можно было спуститься в воду. Там раздевались и окунались. Раздевались – это, конечно, громко сказано. Купальные костюмы были очень закрытые, по большому счету, те же, что и во времена Пушкина, «неглиже»: длинные рубахи для мужчин и короткие платья для женщин
В 1907 г. Леся Украинка – по рекомендации эскулапов – приезжает с мужем в Севастополь, а затем, по совету тех же врачей, пара перебирается в Ялту. Лечение безрезультативно, в письме сестре Леся пишет: «... здесь я дошла до такого состояния, что лежала в городских скверах – настолько кружилась голова». Возможно, и поэтому Крым отразился в произведениях Леси Украинки отнюдь не курортными настроениями, вот строки о путешествии на плато Ай-Петри:
Солнце палящее сыплет стрелы на мел белый,
Ветер вздымает порох,
Душно... ни капли воды... это будто дорога в Нирвану,
Страну всесильной смерти....
Дом, в котором Леся Украинка чахла в Ялте
Царская жемчужина
Вообще, курортному освоению Крыма русскими обывателями способствовал пиар, так сказать, от высших чиновников России. Как влиятельный герцог «открыл» Гурзуф, так императрица Екатерина Алексеевна, на четверть века ранее, «обозначила» экологическую, образно говоря, уникальность Крыма. А куда ей было деваться: сама присоединила, сама и должна была первой «приобщиться».
Ведь в 1783 г., когда Крым первый раз «присовокупили» к России, климат его считался нездоровым. Русские люди были убеждены, что, кроме лихорадки, здесь получить ничего невозможно. Поэтому путешественники прибывали в Крым не подлечиться, а за впечатлениями. Первой из сиятельных имперских персон на полуостров в 1787-м году приехала Екатерина II . Тогда она и назвала Крым лучшей жемчужиной в своей короне.
В качестве же лечебного ресурса полуостров начали использовать в 20-х годах XIX века, когда открылись свойства сакских грязей.
Саки, таким образом, стали первым курортом в Крыму. Дома здесь первоначально строили представители знати: Воронцов, Бороздин и К. Это было дорогостоящее увлечение. А массовое паломничество в Крым начинается в 50-х годах XIX. Ливадия стала царской резиденцией, после этого, естественно, прокладывается железная дорога и строится первая гостиница – «Россия».
С этого момента «околодворцовые» начинают регулярно посещать Ялту. В 90-е годы XIX века введен новый тариф: железная дорога стала госпредприятием, что позволило существенно снизить цену на билет, и в Крым начал ездить средний класс. Проезд из Москвы до Симферополя и от Симферополя до Ялты стоили одинаково – около 12 рублей (при средней стоимости работы за день 20 коп.). Это было по карману средним чиновникам. А купцы, рабочие и крестьяне не ездили в Крым. Дело (это касается, в основном, купцов) было не только в деньгах. В силу кругозора, принятых сословных норм, никому бы и не пришло в голову бросать хозяйство, чтобы ехать за тридевять земель – погулять, подышать, отдохнуть…
Диагноз от доктора Чехова: «Крымский полуостров блестящей будущности не имеет и иметь не может»
Антон Павлович, пожалуй, был самым известным крымским курортником. Старожилы рассказывали исследователям, что дело доходило до анекдотов: современные Чехову плуты по пути в Ялту выдавали себя за литератора, флиртовали с барышнями, а до Антон Палыча потом доходили слухи о его, якобы, безнравственном поведении!
Чехов, хотя и прожил в Ялте несколько лет, не принадлежал к числу ее восторженных поклонников. Ялта и Крым произвели на писателя не лучшее впечатление: «Таврическая степь уныла, однотонна, лишена дали, бесколоритна... и, в общем, похожа на тундру... Судя по степи, по ее обитателям и по отсутствию того, что мило и пленительно в других степях, Крымский полуостров блестящей будущности не имеет и иметь не может».
А вот «чеховская» Ялта свежим взглядом новичка: «Ялта – это помесь чего-то европейского, напоминающего виды Ниццы, с чем-то мещански-ярмарочным. Коробообразные гостиницы, в которых чахнут несчастные чахоточные ... эти рожи бездельников-богачей с жаждой грошовых приключений, парфюмерный запах вместо запаха кедров и моря, жалкая, грязная пристань, грустные огни вдали на море, болтовня барышень и кавалеров, понаехавших сюда наслаждаться природой, в которой они ничего не понимают».
Раздраконил Чехов и Феодосию: «Серовато-бурый, унылый и скучный на вид городишко. Травы нет, деревца жалкие, почва крупнозернистая, безнадежно тощая».
А это оценка Ялты во второй приезд: «Вот уж две недели одиноко сижу в полуторарублевом номере в татарско-парикмахерском городе Ялте... В Ялте много барышень и ни одной хорошенькой. Много пишущих, но ни одного талантливого человека. Много вина, но ни одной капли порядочного».
Бесила писателя (генетического, так сказать, экономиста-купца в третьем поколении) и крымская дороговизна. В 1888 году, когда Чехов впервые приехал в Крым, он прибыл на поезде в Севастополь. В Ялту нужно было добираться на лошадях, или один день, делая остановку у Байдарских ворот для обеда, или два дня с ночевкой у Байдарский ворот: перекладные брички с парой лошадей до Ялты стоили 7,32 руб., фаэтон парой – 15 руб., тройкой лошадей – 20 руб, а средняя «общероссийская» зарплата рабочего тогда составляла 14 рублей!
Увы, когда врач сообщил ему неутешительный диагноз, Чехов принимает решение переехать в Крым, климат которого уже считался полезным для больных туберкулезом.
Поселившись в Ялте, Чехов начинает называть ее «теплой Сибирью» за скуку, царящую в городке в любое время года. В первые приезды писатель останавливался в гостиницах, но уже в 1898 году купил небольшой (800 саженей) участок на окраине Ялты. Земля обошлась Чехову в 4 тыс. руб. Уже через год Антон Павлович переезжает в готовый дом с матерью и сестрой. Здесь пишет и общается с заезжими писателями: Толстым, Горьким, Сулержицким.
Привычные для сегодняшних курортников развлечения Чехов позволить себе не мог. Загорать было не принято, а купаться запретил врач. Уже поселившись в Ялте, Чехов купил дачу в Гурзуфе и стал владельцем кусочка берега с пляжем. В письмах он не раз упоминал, что там будут отдыхать его родные. Но сам писатель пляжем ни разу не воспользовался. В то время морские купания проходили под наблюдением медика. А доктор, как уже говорилось, не рекомендовал писателю-коллеге водные процедуры.
Кстати, о крымской дороговизне. Тот же Антон Палыч в одном из писем резюмировал: «…в ялтинском кафе мороженое с чашечкой кофе стоят как бутылка водки в «Эрмитаже». Здесь «Эрмитаж», конечно же, – известный московский ресторан.
В конце XIX века ялтинские цены вообще были на уровне московских. Особенно это касалось гостиниц и ресторанов при них. Например, в 1903 г. в первоклассной гостинице «Россия» в центре Ялты цены с ноября по август были от 1,5 руб. за сутки, а с августа по ноябрь – от 3 руб. Для сравнения: земский учитель получал 25 руб. в месяц, земский доктор – 35-40 рублей.
В отеле «Ялта» (возле современной канатной дороги) номер обходился в сумму от 75 коп. до 5 руб. за сутки. В ресторане ялтинского Городского сада в курортный сезон завтраки из 2-х блюд стоили 75 коп., обеды из 2-х блюд – 60 коп., из 3-х – 80 коп., из 4-х – 1 руб. В кондитерской Флорена, расположенной на набережной Ялты в 1890-м году стакан чая стоил 10 коп., кофе – 15 коп., чашка шоколада с бисквитами – 25 коп., а порция мороженого – 25 коп. В это же время в Москве 40 коп. – и, вправду, цена бутылки водки.
Владимир Владимирович: «Давайте удирать из этого склепа».
Громогласный футурист бывал в Крыму шесть раз. Тянуло к корням: ведь в Крыму жили его дед и бабушка.
Впервые «агитатор, горлан-главарь» приехал в Крым в 1913 году. Зимой, брр! Для участия в Олимпиаде российского футуризма, организованной симферопольским поэтом Вадимом Баяном.
Посетил Симферополь, Керчь и Севастополь с выступлениями. Затем «гастролировал» в Ялте и Евпатории. В своих воспоминаниях Баян описывает путешествие Маяковского «по наиболее характерным местам Крыма». Первым делом отправились в Ялту:
прославленная ласковость этого уголка влекла к себе даже Маяковского.
Но, дело было, акцентирую еще раз, зимой, к тому же в 1913-м она выдалась снежной и морозной: «На улицах ни души и никаких признаков жизни... Пошли искать людей, искать впечатлений, но ни людей в полном смысле этого слова, ни общественных мест в Ялте не было. Был только один черствый городской клуб, в котором были, на наш взгляд, какие-то уроды, но и туда нас не пустили как не членов клуба.
В итоге ялтинские впечатления Маяковского свелись к фразе:
– Скушно, как у эскимоса в желудке.
Сходным образом закончилась и поездка в Бахчисарай:
– Этот живописный летом белый городок... зимой выглядел таким же банкротом, как и Ялта. Ханский дворец был заперт, а это – почти единственная достопримечательность, которой в то время промышлял Бахчисарай. Наперекор всему пошли искать красок этого легендарного уголка, но, обшарив город, ничего не нашли, кроме угнетающей тишины.
Резюме Маяковского:
– Давайте удирать из этого склепа»
На деле же поэт еще не раз вернулся в этот склеп. Говорю же: тянуло. Плюс за вирши доплачивали, а за проживание с кормежкой ни копейки не брали.
Дело в том, что в 1920 году декретом Совнаркома было решено использовать крымские дачи и дворцы для оздоровления трудящихся, и, начиная с 1924 г., Маяковский ежегодно приезжает в Крым, чтобы выступать перед курортниками-пролетариями. Местные историки говорят, что особенно ему нравилось в Евпатории, где обычно поэт жил в гостинице «Дюльбер». Выступал не только в концертных залах. В санатории «Таласса», например, эстрадой послужила терраса – послушать ВМ вынесли даже лежачих больных (специально поставили кровати)!
Финансовый нюанс: в начале 20-х годов проживание в «Талассе» и «Дюльбере» обходилось в сумму от 162 до 300 руб. (средняя «советская» зарплата в это же время – 58 руб.) Маяковский за проживание не платил, о чем сам упоминал в письмах: «Получил за чтение перед санаторными больными комнату и стол в Ялте на две недели».
Но, честно говоря, Крымскому туристическому сегменту он принес пользы много больше, чем стоили его постой и стол в местных гостиницах за – бархатный, ситцевый и шелковый сезон вместе взятые. Те строки, которые выдавал на-гора поэт о крымской природе : «Хожу, гляжу в окно ли я – цветы да небо синее, то в нос тебе магнолия, то в глаз тебе глициния», о санаториях : «Людей ремонт ускоренный в огромной крымской кузнице», и в целом о курорте: «И глупо звать его «Красная Ницца», и скушно звать «Всесоюзная здравница». Нашему Крыму с чем сравниться? Не с чем нашему Крыму сравниваться!» долгие годы служили Крыму отличной рекламой. Правда, после гибели Владимира Владимировича его авторство в широко тиражируемых слоганах «умалчивалось», оно и правда: оптимистичное «цветы да небо синее» от самоубийцы могло бы расстроить отдыхающих или настроить болезных на непродуктивный лад…
Разумеется, Маяковский рифмовал на полуострове не только хорошее. Вот, например, что он писал о пляжах: «Простите, товарищ, купаться негде: окурки с бутылками градом упали, – здесь даже корове лежать не годится. А сядешь в кабинку – тебе из купален вопьется заноза-змея в ягодицу».
Возмущал поэта и ассортимент евпаторийского рынка: «...хоть четверть персика! – Персиков нету. Побегал, хоть версты меряй на счетчике! А персик мой на базаре и во поле, слезой обливая пушистые щечки, за час езды гниет в Симферополе». И, в конце концов, Маяковский выдает Крыму убийственную характеристику: «Страна абрикосов, дюшесов и блох, здоровья и дизентерии».
«На станциях паршиво. Всем мой привет. М. Булгаков»
Своим первым вояжем к крымским берегам Михаил Афанасьевич обязан Максимилиану Волошину, пригласившему Булгакова в гости в Коктебель. Итак, в июне 1925 г. писатель с женой – тогдашней, второй по счету – Любовью Белозерской сели на поезд и через 30 часов сошли на станции Джанкой, откуда через семь часов сели на поезд до Феодосии.
Добравшись до Коктебеля, чета Булгаковых прогостила у Волошина больше месяца.
О впечатлениях Булгакова от «Крымских каникул» можно судить по его очеркам «Путешествия по Крыму» – листните, если собираетесь отдохнуть в бывшей «Всесоюзной здравнице» или сверить «сегодняшние» впечатления от полуострова с булгаковскими, почти вековой давности. Это веселое и проницательное «чтиво».
О Коктебеле: «Сюда нельзя ездить людям с очень расстроенной нервной системой. Я разъясняю Коктебель: ветер в нем дует круглый год ежедневно, не бывает без ветра ничего, даже в жару. И ветер раздражает неврастеников».
Белозерская вспоминала: «Если сказать правду, Коктебель нам не понравился... Вообще никаких деревьев не было, если не считать чахлых, раскачиваемых ветром насаждений возле самого дома Макса». При этом ЛБ отмечала, что если она вскоре изменила свое отношение, то Булгаков лишь укрепился в нем: «Я уже находила прелесть в рыжих холмах и с удовольствием слушала стихи Макса... Но М. А. оставался непоколебимо стойким в своем нерасположении к Крыму».
В Коктебеле Булгаковы приобщились к местному чудачеству – собиранию полудрагоценных камешков, которое Булгаков охарактеризовал как «спорт, страсть, тихое умопомешательство, принимающее характер эпидемии».
А вот в нудистских возлежаниях на пляже и походах в горы, введенных в моду Волошиным, чета Булгаковых участия не принимала.
На обратном пути – в Москву – Михаил Афанасьевич с женой отправились на пароходе в Ялту. Их сильно качало, писателю было «дурно». Все эти мучения Булгаков стоически перенес, потому что много лет мечтал увидеть «дачу Чехова», уже ставшую к тому моменту музеем.
В своих воспоминаниях Михаил Афанасьевич пишет, что в Ялте им пришлось снять слишком дорогой номер в гостинице (других не осталось) за 3 руб. с человека в сутки. Средняя зарплата в это же время – 58 руб. На вопрос, почему не горит электричество, Булгаков услышал ответ: «Курорт-с!»
О Ялте: «Ялта и хороша, Ялта и отвратительна, и эти свойства в ней постоянно перемешиваются. Сразу же надо зверски торговаться. Ялта – город-курорт: на приезжих... смотрят как на доходный улов».
О ялтинском пляже: «Хуже чем купания в Ялте, ничего не может быть... Представьте себе развороченную крупнобулыжную московскую мостовую. Это пляж. Само собой понятно, что он покрыт обрывками газетной бумаги... и, понятное дело, нет вершка, куда можно было бы плюнуть, не попав в чужие брюки или голый живот. А плюнуть очень надо, в особенности туберкулезному, а туберкулезных в Ялте не занимать. Поэтому пляж в Ялте и заплеван... Само собою разумеется, что при входе на пляж сколочена скворешница с кассовой дырой, и в этой скворешнице сидит унылое существо женского пола и цепко отбирает гривенники с одиночных граждан и пятаки с членов профессионального союза».
А это впечатления от ялтинского торгового квартала: «…магазинчики налеплены один рядом с другим, все это настежь, все громоздится и кричит, завалено татарскими тюбетейками, персиками и черешнями, мундштуками и сетчатым бельем, футбольными мячами и винными бутылками, духами и подтяжками, пирожными. Торгуют греки, татары, русские, евреи. Все втридорога, все «по-курортному», и на все спрос».
В поезд, что возвращал в неврастеническую (по определению писателя) Москву, Булгаковы сели 9 июля, а 10-го из Лозовой направили весточку Волошиным следующего содержания: «Дорогие Марья Степановна и Максимилиан Александрович, шлем Вам самый сердечный привет. Мы сделали великолепную прогулку без особых приключений. Качало несильно. В Ялте прожили сутки и ходили в дом Чехова. До Севастополя ехали автомобилем. Леоновы напугались моря в последнюю минуту. Мне очень не хочется принимать городской вид. С большим теплом вспоминаем Коктебель. Всем поклон... Л. Булгакова».
Булгаков приписал: «На станциях паршиво. Всем мой привет».
P.S:. «… это к добру не поведет».
Вернувшись из вновь обретенного империей Крыма, один мой приятель в прошлом году отписал о своих впечатлениях:
«Присоединяюсь ко всей многовековой критике о скуке и дороговизне Крыма, «работающих на контрасте» с пейзажами и тем воздухом, про которые уже умирающий, измученный до предела Мастер Булгаков писал в «М и М»: «Светлеет. По горам цепляются облака и льется воздух. Нигде и никогда таким воздухом, как в Ялте, не дышал. Он сладкий, холодный, пахнет цветами...»
Но все же особенно близок каждому из оздоровившихся и обобранных в Крыму, критический очерк о здешних нравах, что написал, побывав на полуострове, ныне забытый, а на рубеже XIX – XX веков популярный литератор Владимир Дедлов: «Я решительно отказываюсь понять, что заставляет ялтинцев так грабить приезжих? В карты ли они ежедневно проигрываются, или пропивают деньги, или бросают их в море, или у всех у них какие-нибудь разорительные тайные связи? Зимою, в глухое время, когда половина гостиниц закрыта, половина домов пустует, половина извозчиков без работы, цены стоят все-таки выше зимних петербургских. Во время же сезона цены прямо ошеломляют своей неслыханной, можно сказать, дерзостью. Ялтинцы сами сознают, что это к добру не поведет, но не могут совладать с собственной жадностью».
И далее:
«Кто их знает, откуда набрались здешние извозчики, рассыльные, проводники, комиссионеры, прислуга, но все они имеют вид бежавших с каторги. Извозчики неумолчно ругаются друг с другом и обыкновенно пьяны. Кухарки, горничные и няньки... отличаются атлетическим сложением и опухшими физиономиями, на которых написаны все десять заповедей, но, к сожалению, в обратном смысле».
Челябинск, Марина Краенко
Челябинск. Другие новости 29.04.16
29 апреля ожидаются следующие события – Челябинск. / Театральный Шемякин: в Челябинске открылась выставка работ знаменитого художника (ФОТО). / В Магнитогорске дорожная яма оставила без колес иномарку (ВИДЕО). Читать дальше
Отправляйте свои новости, фото и видео на наш мессенджер +7 (901) 454-34-42
© 2016, РИА «Новый День»